Нет ничего кроме Земли,
воды в ручье, хлебов на поле,
стремленья жить. Не в нашей воле
планет движение изменить.

Нет ничего кроме земли.
всё скоротечно в нашей жизни,
пронизанной горчинкой смыслов
и верой в царствие любви.

И как божественно легки
восходы солнца и закаты
ещё не прожитые дни
где мы ещё не виноваты.

Где нет предательства и лжи,
где мы ещё не нагрешили
и нам отпущены грехи
за то, что мы не совершили.

А солнца жёлтые круги
спешат у нас над головами,
как скоротечны наши дни,
увы, не выразить словами.

Когда нибудь ты вспомнишь эту ночь.
Простор небес над вольными лесами
и лик луны у нас над головами
и неподвижный взгляд далёких звёзд.


Когда нибудь скупым осенним днём
уже утратившим великолепье красок
ты осознаешь, счёт уже оплачен
и смысла нет жалеть уж ни о чём.


Печаль в ином. Как счастье скоротечно,
как нестерпимо долог путь к нему
и как легко всё это канет в вечность
наперекор желанию твоему.


Останется лишь вольный лес и ветер
простор небес и взгляд далёких звёзд
и дней ушедших горьковатый пепел
и шум листвы задумчивых берёз.

На что похожа жизнь?
На вереницу снов.
А мы всё ищем смысл.
Он в звуке тех ветров,
что нам доносит шёпот волн далёких
и в пенье птиц, журчание ручьёв…
А может он в ночном очаровании
любимых рук сумевших сохранить
тепло и сладость встреч и расставаний.
В них радость жизни и любви глоток.
И вечером, когда бледнеет небо
и птицы замолкают постепенно,
как струны если тронуть их рукой,
когда туман расстелется над полем,
пропитанный теплом земли и солнцем
и запах ночи будоражит кровь,
и звёзды, словно искорки костра,
давным давно истаявшей Вселенной
останется любовь, она – нетленна
и здесь, и там – за гранью бытия!

Месяц упал в потемневшую воду
брызнули звёзды
разбился вечер.
Не уходи.
Останься на берегу
всё не так, всё на бегу
Нет, не собрать нам осколки вечера
и звёзды, живущие в сумрачной вечности
множество раз уж очеловечены
но и они
гаснут привычно к утру.
И мы в изначальном своём одиночестве
словно в завязанном наглухо коконе
мир так непрочен
и так ненавязчив,
и бабочка света
летит не касаясь земли.
Не уходи,
в этот разбитый, изломанный вечер
листву шевельнёт задумчивый ветер
и звёзды скользнув в потемневшую воду
глянут из пустоты,
той, что придёт по велению времени,
а эти минуты и эти мгновения,
они мои и твои
не уходи…

Раскололи вёсла реку и осколки потекли
струйкой ломкой и блестящей от разбуженной воды.
Заиграла рябь и месяц изогнулся и поплыл,
облака поплыли, тоже усмиряя речки пыл
И тихонько напевала речка песенку свою,
озорная целовала звёзды небо и луну.
Замер я заворожённый - ночь запуталась в ветвях.
В этот вечер очень странный был у речки я в гостях.
И дышала речка тихо шелковистым ветерком
на воде качался месяц позолоченным рожком.
И на миг мне показалось, что вечерняя заря
обнимая речку нежно, обнимает и меня.

Побудь со мной в нечаянном грехе,
ведь мы теперь живём в одно касанье
и встреча наша вовсе не свидание,
а жизнь на предпоследнем вираже
Побудь со мной,
пусть холодом ночным
не веет больше из открытых окон,
и звуки все
давно должны бы смолкнуть,
что б слышали мы мысли в тишине.
Касанье душ почти не ощутимо,
в них смыслы бессловесные живут
сама собой находится причина
для встречи наших глаз и наших рук.
Побудь со мной ещё совсем немного,
что б свет ночной в бессилии иссяк
и божий лик глядящий очень строго
в который раз не осудил бы нас.

Я бродил по уснувшим снегам,
прилетала метель ниоткуда
и казалась спасеньем мне вьюга,
что летела навстречу ветрам.

Нет дороги в заброшенный храм,
разорённый при страшном набеге,
не в далёком 12 веке,
а теперь. Нет спасения нам.

Тайна жизни и смерти внутри
самых первых молитв человека,
на исходе 20 века
мы разрушили храмы свои.

Сидя в кафе за оранжевым столиком
вспомнил я лес и елового ёжика.
Глазки как пуговки, острая мордочка,
нет не забылось моё одиночество.
Ёжик еловый – бродяжка колючая
ходит и бродит лесами дремучими.
Что ему наши сомненья и страхи,
он ведь родился в колючей рубахе.
Сидя в кафе за оранжевым столиком
стать захотелось еловым мне ёжиком…

Встреча.

Самозабвенная молитва
в твоих глазах
она забыта.
И холод ночи и снега
в них утопает дом
из кружев
январской выморочной стужи,
а может из февральской вьюги
сошью одежду для себя.
Леса укутаны по плечи
и кажется, что холод вечен,
как вечно то, что нет тебя.
Дороги спутаны. Тревожно.
По ним иду я осторожно,
считая время про себя.
Дни скоротечны, как беспечно
мы расставались
канул в вечность,
тот вечер, когда чьи то плечи,
слегка напомнили тебя.
Самозабвенная молитва
в моих лазах
тобой забыта.
И нет ни края ни конца
той дальней и холодной ночи,
когда я понял, что не очень
тебе я нужен.
Как не сложно,
понять мне было всё тогда
по твоим взглядам осторожным
и выражению лица.

А золотой котёночек рассвета,
тихонько промурлыкав свою песню,
калачиком свернулся там на крыше
и, разомлев от солнечного утра,
хвостом своим, обвил трубу печную.
Роса небесная с земной перемешалась
и, став туманом девственным бродила,
роняя слёзы, омывая ими,
простор едва проснувшегося неба.
А золотистый ласковый котёнок,
мурлыча песню, спал себе на крыше
и утро просыпалось еле слышно,
зовя в полёт за призрачной звездой,
что всё ещё сияла на востоке
и всё казалось там за горизонтом
иная жизнь, и там за нею счастье
стоит за призрачной,
чуть приоткрытой дверью
и просто не решается войти.